ЧАСТЬ 1
«ПРОБУЖДЕНИЕ»
Пролог
Во мне сидит волк… клыки, чтобы рвать и терзать, красный язык – чтобы лакать алую кровь… Я ношу этого волка в себе - потому что им наделила меня дикая природа, и природа не дает ему уйти.
Карл Сэндберг
Я аккуратно провел рукой по покрывшейся толстым шаром пыли, крышке фортепиано. Мой уставший взгляд был устремлен за окно. Туда, где сквозь неплотно заколоченную досками раму, кружась в солнечных лучах, пролетали пылинки. Некоторое время, я стоял, словно завороженный, наблюдая за их хороводом. А затем, приложил руку ко лбу и, потерев его, произнес:
- Вот я и дома… - собственный голос показался охрипшим.
К сожалению, дольше оставаться в этой покрывшейся паутиной комнате, было невозможно. Не потому, что скоро они поймут, что я вернулся. Просто старые раны, скрытые под тенью многих десятилетий теперь снова дали о себе знать, обнажив самое дорогое – воспоминания о любви и счастье, которые навсегда покинули мою жизнь.
Глава 1
«Безумие»
Я не люблю вспоминать момент, с которого началась моя новая жизнь…
Это произошло в тот день, когда моей маме исполнилось сорок лет. Мы не собирались устраивать пышное торжество в связи с резким ухудшением ее самочувствия. В последнее время ее мучили сильные головные боли, а лекарства, прописанные врачом, снимали их лишь на короткое время.
Рано утром папа поставил в гостиной огромный букет маминых любимых белых роз, а я, проникшаяся их нежным ароматом, отправилась в кухню, чтобы приготовить праздничный завтрак и достать из холодильника купленный с вечера шоколадный торт. Мы планировали разбудить маму сразу же, после того, как старинные часы в прихожей пробьют девять – точное время ее рождения. Но, судьба распорядилась по-другому.
К сожалению, тогда, никто из нас не знал о том, что мама уже давно не спит. И наоборот, находится в слишком возбужденном состоянии, чтобы понять, какой сегодня день.
Дальше мои мысли путаются и я с трудом могу отобразить в памяти события того ужасного дня, когда в последний раз видела ее лицо.
Когда воспоминания снова стали заполнять мою голову, я уже стояла посреди освещенного фонарями сквера, который разделял напополам главную улицу города. По обе стороны от него проносились ряды автомобилей. Под подошвами угги поскрипывал снег, а щеки пощипывало от сильного мороза.
Только из глаз все еще стекали ручейки слез.
Первым лучом света, что блеснул в сумраке моего забвения, было внезапное ощущение прикосновения маминой горячей руки. Через пару мгновений она судорожно вцепилась в мое плече. Побелевшие костяшки ее пальцев, раздирающие кожу – это и было моим с ней прощанием, прежде чем несколько крепких мужчин в синей медицинской форме вывели ее из дома и усадили в автомобиль экстренной психологической помощи.
- Мамочка, - едва шевеля губами, прошептала я, оглядываясь по сторонам.
Внезапно, весь шум городской суеты разом ударил мне в уши, превышая свой диапазон в десятки раз. Я согнулась пополам просто посреди расчищенной от снега дорожки, ежась и дрожа от холода и страха, что отныне и навеки поселились в моем сердце.
- Доченька, что с тобой произошло? – немолодая женщина в сером пальто с огромным черным псом на поводке остановилась рядом со мной и заботливо погладила ладонью мое плечо.
- Вы не моя мама! – мой голос сорвался и показался звериным рычанием, когда я резким рывком оттолкнула ее руку и, выпрямившись, что было сил, побежала прочь, загребая ногами снег.
- Моя мама в больнице…
В клинике, из которой нет выхода.
Пробежав с сотню метров, я свернула в сторону и ступила на скользкую от утрамбовавшегося снега проезжую часть. Вдалеке показалось несколько лучей от автомобильных фар. Мне навстречу, не сбавляя скорость, неслась огромная темная машина. У меня в голове появилась, и так же быстро исчезла нелепая мысль: сделать шаг вперед и замереть на месте. Тогда все проблемы решились бы с одним оборотом колес.
Но это было бы слишком глупо – оставить все как есть. Папе нужна помощь. Маме – нужна я! Мое тело послушно остановилось, пропуская автомобиль, и лишь после этого тронулось вперед. А тем временем, мои мысли снова затмило воспоминание:
«Перед тем, как маму увели санитары, она успела сказать мне, что я зверек. Раньше, в детстве, она часто меня так называла. В основном, когда я плохо вела себя за столом или в гостях. Но так, как она сказала это сегодня – она не делала никогда. Мама крепко вцепилась в мой рукав обжигающе горячей ладонью, а второй обхватила мое горло и стала толи душить, толи разрывать мой свитер и кожу под ним, шипя при этом: «Ты зверек! Всего лишь зверек!».
А я не могла ей сопротивляться. Просто тихо боролась с нахлынувшими слезами, глядя на то, как ее оттаскивают от меня чьи-то сильные руки».
В течение нескольких месяцев, у мамы часто случались сильнейшие приступы мигрени. Но, тогда никто из нашей семьи не мог предположить, что одним утром она появится в кухне с канцелярскими ножницами в руках и молча, набросится с ними на меня. Если бы не папа, вовремя оказавшийся рядом…
Затем, ему кажется, удалось привести ее в порядок и запереть в родительской спальне до тех пор, пока приехали врачи и подтвердили наши самые страшные предположения. Мама тяжело и неизлечимо больна… шизофренией.
Как? Когда? Это же моя мама… Я не помню, как провела несколько часов между двумя нашими последними встречами. Но, когда ее уводили, я пыталась сдерживать слезы, чтобы хорошенько запомнить ее лицо. Мамины глаза показались мне нечеловечески дикими».
- Мэри! – мысли прервались и у меня за спиной послышался с детства знакомый голос.
Шум городских улиц внезапно накрыл меня с новой силой. Я удивленно взглянула на проезжую часть.
- Мэри, доченька! – из открывшейся водительской двери ко мне на встречу бежал папа.
Его бледное лицо, сливалось с сугробами вокруг и выражало чувство потерянности.
Я поспешно осмотрелась вокруг. Что со мной? Когда я успела оказаться на другой стороне улицы?
- Как ты, малышка? – громко спрашивал меня отец, крепко сжимая в объятиях, - Я так волновался! Я звонил тебе на сотовый, но ты снова оставила его дома…
- Снова? – непонимающе переспросила я.
- Ты опять все забыла, малышка! – сокрушенно замотал головой отец, - С тех пор, как забрали твою маму, прошло уже три недели. Неужели ты не помнишь?
- Три недели? – услышанное повергло меня в шок, - Но, ведь сегодня утром…
- Мэри, сегодня уже второе февраля, - спокойно проговорил папа, подталкивая меня к автомобилю, - А ты снова убежала…
- Значит, я часто убегаю из дома?
- Едва ли не каждый день! – проговорил он, открывая передо мной дверь своего внедорожника, - Но скоро все это прекратится! Я принял решение, Мэри! Мы уезжаем отсюда! Навсегда!
Дальнейшие события того вечера – свои действия и крики о том, что я не хочу покидать маму, хоть по сути, она уже не была частью нашей семьи, я помню сквозь призму отчаяния и тоски. То есть, практически забыла.
Как я узнала позже, спустя еще несколько недель, маме поставили диагноз – последняя, неизлечимая стадия болезни с припиской: «Опасна для общества». Отец испугался того, что я тоже начинаю сходить с ума, посоветовался, на сей счет с психотерапевтом и решил навсегда избавить меня от беспамятства, увезя из родного города в Стоунбеар, где прошло его собственное счастливое детство.
Он решил, что мне там будет так же хорошо как и ему когда-то. Да и другого места он попросту не знал. Так что весну я провожала уже в Стоунбеаре.
Как бы там ни было, но именно с приезда в этот городок и началась моя новая жизнь. История, написанная с чистого листа.
